Заговор военных в ссср 1937 году. Заговор военных

Был ли заговор Тухачевского? К числу наиболее темных страниц советской истории принадлежат те, которые повествуют о деле Тухачевского и других военачальников, арестованных и осужденных в 1937 г. по обвинению в антигосударственной деятельности, а спустя почти 20 лет

17.01.2016 6 510 0 Jadaha

Загадки истории

В нашей стране широко распространено мнение, что в 1937 году маршал Михаил Тухачевский и его товарищи действительно составили заговор с целью захвата власти, и Сталин, имея основания опасаться маршала, нанес упреждающий удар, арестовав и после скорого и неправого суда расстреляв руководителей заговора. Напротив, по поводу увольнения в отставку в 1957 году маршала Георгия Жукова, обвиненного в бонапартизме, преобладает мнение, что о захвате власти Георгий Константинович и не помышлял, а стал жертвой подозрительности Хрущева, испугавшегося, когда во время борьбы с «антипартийной группой Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» Жуков пригрозил обратиться к армии.

На самом деле, как это часто бывает, все происходило ровно наоборот. Заговора Тухачевского не существовало в природе. А вот заговор Жукова действительно был, хотя до переворота дело еще, понятно, не дошло.

Заговор Тухачевского

Сначала разберемся с заговором Тухачевского. Сигнал тревоги для Михаила Николаевича и его товарищей прозвучал 22 апреля 1937 года, когда Политбюро отменило предполагавшуюся поездку в Лондон на коронацию короля Георга VI. Накануне, 21 апреля, Ежов направил спецсообщение Сталину, Молотову и Ворошилову:

«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки тов. Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из 4 человек (3 немцев и 1 поляка).

Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международное осложнение. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану тов. Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку тов. Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить».

На этой бумаге Сталин написал: «Членам Политбюро. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением т. Ежова. Нужно предложить т. Ворошилову представить другую кандидатуру».

Версия про покушение выглядела весьма нелепо. Почему вдруг немецкая разведка считает необходимым убить именно Тухачевского, а если советскую делегацию в Лондоне возглавит сам Ворошилов или кто-то другой из его заместителей, в частности, действительно отправившийся в Лондон начальник военно-морских сил флагман 1 -го ранга Владимир Орлов, то на него покушаться не будут? Несомненно, отмену поездки Михаил Николаевич должен был истолковать как проявление недоверия к себе лично. Тем более, что к тому времени уже были арестованы несколько высокопоставленных военных, входивших в его группировку в руководстве РККА, в том числе заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа Виталий Примаков, бывший военный атташе в Лондоне Витовт Путна и командующий Уральским военным округом Илья Гарькавый.

Впоследствии несостоявшуюся поездку в Лондон трактовали как намерение Тухачевского непосредственно перед готовившимся переворотом получить благословение у своих британских, французских и германских хозяев. Ведь по версии следствия заговорщики собирались захватить власть по заданию иностранных разведок. Но на самом-то деле для подготовки военного переворота никакая связь с иностранными разведками не только не требовалась, но, более того, явно была вредна для успеха заговора. В СССР все иностранцы находились под колпаком у НКВД, и контакты с ними высокопоставленных военных не остались бы незамеченными. Бывший парижский резидент НКВД в 1932-1938 годах Афанасьев рассказал комиссии ЦК КПСС, занимавшейся пересмотром дела Тухачевского: «Мы были в курсе дела самой засекреченной конспиративной деятельности Троцкого и Седова. Поэтому, когда ставится вопрос, могли ли иметь место встречи Седова с Тухачевским, Путной и другими военными деятелями Советского Союза, о чем говорилось на процессах, имевших место в Москве с 1936 по 1938 год, то можно утверждать, что это не соответствует действительности... Те агентурные и документальные материалы, которые мы получали в процессе разработки Троцкого, Седова, Клемана и частично РОВСа* в Париже, ни прямо, ни косвенно не подтверждали те обвинения, которые выдвигались против военных деятелей Красной Армии в связи с делом Тухачевского, Корка, Гамарника, Путны и др.». Столь же плотно пасли Тухачевского во время его заграничных поездок 30-х годов. У него практически не было шансов установить несанкционированный контакт с иностранцами.

Бывший начальник Разведупра РККА Семен Урицкий, также расстрелянный, в письме Ворошилову утверждал: «1 мая 1937 года после парада у Вас на квартире вождь сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в Октябрьскую годовщину». В сталинских словах был недвусмысленный намек, что не всем из присутствующих доведется вновь оказаться за этим столом 7 ноября того же года. Если бы Тухачевский готовил заговор, он бы наверняка решил, что заговор раскрыт, и попытался бы хоть как-то переломить ситуацию: поднять верный батальон или хотя бы роту, попытаться захватить Кремль, обратиться к армии и народу. Именно по такому сценарию развивались события в Египте, когда был раскрыт заговор организации «Свободные офицеры». Оставшиеся на свободе заговорщики подняли войска и осуществили переворот. Точно так же в 1978 году в Афганистане, когда правительству стало известно о заговоре военных, тесно связанных с Народно-демократической партией Афганистана, и часть заговорщиков была арестована, их соратники сумели поднять восстание и захватить власть, убив президента Мухаммеда Дауда. Тухачевский мог бы пойти по этому пути и хотя бы погибнуть в бою, чтобы не испытывать унижения и пытки последующего следствия и суда с предрешенным расстрельным приговором. Но Тухачевский ничего делать не стал... просто потому, что никакого переворота не готовил.

Важнейшим элементом любого военного переворота является преданная заговорщикам воинская часть, которая в решающий момент захватывает стратегические объекты в столице. Однако никаких следов такой части в материалах следствия и суда по делу о «военно-фашистском заговоре» обнаружить не удалось. Помимо фантастических признаний в шпионаже, а также намеренном вредительстве, призванном обеспечить поражение Красной Армии в будущей войне против Германии и других «империалистических держав», в деле содержатся вполне правдоподобные признания в том, что Тухачевский и его товарищи действительно планировали добиться смешения Ворошилова с поста наркома обороны. Но сделать это собирались не посредством заговора, а апеллируя к Сталину и Политбюро.

Бывший командующий Белорусским военным округом Иероним Уборевич на суде подтвердил: «Мы шли в правительство ставить вопрос о Ворошилове, нападать на Ворошилова, по существу уговорились с Гамарником, который сказал, что он крепко выступит против Ворошилова». Это можно назвать интригой против Ворошилова, но никак не заговором с целью захвата власти. Ворошилов же в начале июня 1937 года на расширенном заседании Военного Совета, целиком посвященном «контрреволюционному заговору в РККА», рассказал: «В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному, в присутствии т.т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т.д. Потом на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного... тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание Политбюро и на этом заседании подробно разобрать, в чем дело. И вот на этом заседании мы разбирали все эти вопросы и опять-таки пришли к прежнему результату». Тут подал реплику Сталин: «Он отказался от своих обвинений». «Да, - повторил Ворошилов, - отказался, хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич еще молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно». В случае неудачи, полагали Тухачевский, Гамарник, Уборевич и другие противники «конармейской группировки», их могут переместить на какие-то малозначительные посты, в случае же успеха Тухачевский должен был стать наркомом обороны и готовить армию к войне по своему плану. Но Сталин решил иначе. Он сам готовился к большой войне в Европе, рассчитывал на победу, но всерьез опасался, что после победы кто-нибудь из его маршалов, по примеру Бонапарта, попробует захватить власть. Поскольку с «конармейцами» Сталин был тесно связан в гражданскую, а Ворошилова трудно было заподозрить в бонапартизме, как из-за довольно посредственного ума, так и из-за очевидного страха перед Сталиным, то генсек сделал выбор в его пользу перед Тухачевским, который не раз открыто спорил с генсеком и явно демонстрировал, что его не боится. А соперников «конармейцев» Сталин решил физически уничтожить.

Заговор Жукова

Обычно считается, что Хрущев испугался Жукова в июне 1957 года, когда тот будто бы пригрозил обратиться к армии, если участники «антипартийной группировки» будут противиться созыву Пленума ЦК. В действительности фраза Жукова: «Я бы обратился к народу и армии» присутствовала только в собственном жуковском рассказе о борьбе с «антипартийной группировкой», озвученном на активе Министерства обороны. Члены Президиума ЦК подобной фразы Жукова вспомнить не смогли, но от этого она не стала в их глазах менее крамольной. Даже если Георгий Константинович просто прихвастнул перед подчиненными, значит, подобные мысли у него в голове имеются. Широко распространено мнение, что это коварный Хрущев специально отправил простодушного Жукова с визитом в Югославию и Албанию на крейсере, чтобы иметь достаточно времени для подготовки его смещения, тогда как сам Жуков хотел лететь на самолете. Однако опубликованные документы, связанные со смещением Жукова, свидетельствуют: маршал сам предложил избрать транспортным средством крейсер, чтобы по пути в Югославию провести рекогносцировку Черного и Средиземного морей. Но опаску против Жукова Хрущев всегда имел, причем еще задолго до схватки с Маленковым, Молотовым и Кагановичем. Сразу после XX съезда партии, в марте 1956-го, Никита Сергеевич назначил бывшего командующего Дальневосточным военным округом маршала Родиона Малиновского главнокомандующим сухопутными войсками и первым заместителем министра обороны. Хрущев прекрасно знал, что маршалы Жуков и Малиновский друг друга, мягко говоря, на дух не переносили. Малиновский на октябрьском пленуме вспоминал: «Когда Хрущев, Булганин и Микоян ехали из Китая, то я сказал им в Хабаровске, что Жуков опасный и даже страшный человек. Булганин сказал, что мы знаем его качества. Хрущев промолчал» (этот разговор происходил в 1954 году, и о нем на пленуме вспомнил и Хрущев. - Б.С.).

«Я 30 лет работаю с Жуковым. Он самовластный, деспотичный, безжалостный человек. Я решил идти с ним работать. Решил: если он будет хамить, - я тоже буду хамить. Если будет ругаться - я буду ругаться. Будет драться - я ему дам сдачи».

Здесь Родион Яковлевич намекал на свою первую встречу с Георгием Константиновичем в 1929 году в Москве. Тогда Жуков радостно окликнул Малиновского: ««Здорово, ...твою мать!» Малиновский спокойно ответил: «Здорово, и твою мать так же». После этого будущий маршал Победы обратился к нему по имени и отчеству, но затаил злобу. Назначая Малиновского, Хрущев страховался от возможных попыток Жукова захватить власть. Ведь без командующего сухопутными войсками военный переворот осуществить трудно, поскольку он будет знать о передвижениях войск к столице. На октябрьском пленуме Хрущев сообщил, что Жуков под предлогом, что в составе КГБ и МВД имеются значительные по численности войсковые части, предлагал ему назначить главами этих министерств армейских генералов. В частности, главой МВД Жуков предложил назначить маршала Конева. Очевидно, Георгий Константинович считал Никиту Сергеевича значительно глупее, чем тот был на самом деле. Стремление маршала подчинить себе все силовые министерства Хрущев не мог расценить иначе, как подготовку к перевороту. Но виду не подал, лишь мягко отклонив кандидатуру Конева. А настоящий сигнал тревоги прозвучал тогда, когда Жуков находился с визитом в Югославии.

1 ноября 1957 года, выступая на партактиве Московской области, Хрущев вспоминал: «Уже в последние дни пребывания Жукова в Югославии, приходит в ЦК генерал Мамсуров. Это хороший генерал, волевой, родословная у него хорошая - старые большевики его родители. Это советский генерал и коммунист. Приходит он в ЦК и говорит: «Я хотел бы поговорить. Я получил новое назначение, но я еще ни разу не получал назначения, которое бы ЦК не утверждал. А тут меня в ЦК не утвердили, а мне сказали, что о деле, которое я буду организовывать должны знать только Жуков, Штеменко и я. Знает об этом ЦК или нет?»

Какое же задание ему дали? Ему дали задание организовать диверсионную школу, в которой 7 лет будут учиться. Солдат на всем готовом будет получать 700 рублей жалованья, сержант на всем готовом- 1000 рублей, офицер еще больше...

Мы инженеров учим 4,5-5 лет. А тут, чтобы диверсию организовать, надо 7 лет учить».

Узнав о формировании школы спецназа из более чем 2 тысяч курсантов под Тамбовом, откуда диверсантов при необходимости в считанные часы можно было доставить в Москву, Никита Сергеевич почувствовал непосредственную опасность. У Жукова появилась реальная воинская часть для переворота. Поэтому в последние дни визита Жукова в Югославию почти никаких материалов о нем не публиковалось в советской печати, поскольку уже было принято решение о его смешении. На пленуме Георгий Константинович пытался оправдаться, что он лишь объединил в школу роты спецназа, ранее созданные в военных округах, но был тотчас разоблачен Малиновским и другими военными, доказавшими, что роты спецназа так и остались в округах, а школу создавали из совсем других людей.

Таким образом, налицо были все элементы подготовки военного переворота: создание воинской части для его осуществления и попытка взять под свой контроль все силовые министерства. Несмотря на то, что до практического осуществления переворота дело не дошло, при Сталине имевшихся фактов было бы достаточно, чтобы поставить к стенке, как минимум, трех высокопоставленных военных: Жукова, Конева и Штеменко, которые под пытками наверняка бы признались, что являются германо-японо-американскими шпионами. Но Хрущев за вполне реальный заговор, едва не приведший ранее к его смешению с поста главы партии, ограничился исключением Маленкова, Кагановича, Молотова и других участников «антипартийной группы» из состава ЦК КПСС и назначением их на второстепенные государственные должности. В дальнейшем их исключили из партии и отправили на пенсию, но не посадили. В случае с Жуковым Никита Сергеевич отправил маршала в отставку с высокой персональной пенсией и с правом ношения мундира.

Больше всего из потенциальных заговорщиков пострадал Штеменко. Сергея Матвеевича понизили в звании с генерал-полковника до генерал-лейтенанта и сняли с поста начальника ГРУ, назначив заместителем командующего войсками Приволжского военного округа. А маршал Конев, осудивший Жукова на пленуме и написавший антижуковскую статью в «Правде», вообще отделался легким испугом, сохранив должности первого заместителя министра обороны и командующего объединенными войсками Варшавского договора. Хрущев хотел показать номенклатуре - теперь никого расстреливать и сажать не будут. Тем самым он подготовил свое падение в октябре 1964 года, но тем самым он также гарантировал себе то, что после свержения его не расстреляли, как Берию, а отправили на пенсию.

В год празднования 70-летия Победы в Великой Отечественной войне вновь всколыхнулся интерес к истории, в том числе к тем драматическим событиям, которые происходили в нашей стране в предвоенный период.

Андрей БАКЛАНОВ

Одной из наиболее интригующих тем остается так называемый «заговор военных», или «заговор Тухачевского», повлекший массовые чистки в армии в 1937-1938 гг.

Следует признать, что оценки «заговора военных» всегда носили политизированный характер. Они не раз менялись, следуя за подвижками в позиции, которую занимали властные структуры и влиятельные общественно-политические организации нашей страны по всему комплексу проблем, связанных с восприятием советского периода и личности Иосифа Сталина.

Традиционно велико значение и внешнего фактора, активной деятельности зарубежных идеологических центров, которые стремились использовать эту тематику для тенденциозной интерпретации нашей истории.

Прежде всего, хотел бы пояснить, на чем основывается моя концепция «заговора военных».

Главным образом – на беседах с непосредственными свидетелями и участниками событий того времени. Это, в том числе, мой отец – Глеб Владимирович Бакланов, генерал-полковник, Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР и Верховных Советов РСФСР и УССР ряда созывов. Он начал свою службу в армии в 1932 г. в знаменитой Московской Пролетарской дивизии, которая была в предвоенные годы своего рода «полигоном» Генштаба для отработки тактических и технических новшеств, из которой вышли многие наши военачальники. В период массовых репрессий в армии отец, в то время – молодой командир, был уволен из рядов Вооруженных Сил, но затем, написав по совету своего бывшего командира – Павла Ивановича Батова (впоследствии – дважды Героя Советского союза, генерала армии) соответствующее обращение на имя наркома обороны Климента Ворошилова, был восстановлен в армии, участвовал в финской, а потом и в Великой Отечественной войне, которую завершил, командуя Сводным полком 1-го Украинского фронта на Параде Победы на Красной площади 24 июня 1945 г.

Среди ближайших товарищей и сослуживцев отца были видные военачальники, общественно-политические деятели, в числе которых генерал-полковник Федор Федотович Кузнецов (в годы войны – начальник ГРУ, начальник Главного политического управления и Главного управления кадров Советской Армии в послевоенные годы), первый заместитель Начальника ГРУ легендарный Хаджиумар Джиорович Мамсуров, заместитель начальника ГРУ Николай Александрович Кореневский, генералы армии Семен Павлович Иванов, Алексей Семенович Жадов, генерал-лейтенант Григорий Иванович Шанин (пострадал в годы репрессий, на допросах ему серьезно повредили почки, он был возвращен в ряды Вооруженных Сил лишь накануне войны), генерал-полковник Николай Михайлович Хлебников (во время гражданской войны – начальник артиллерии 25-й стрелковой дивизии, которой командовал Василий Иванович Чапаев) и другие.

Сослуживцем отца по Московской Пролетарской дивизии и его близким другом был Николай Семенович Патоличев (впоследствии – многолетний министр внешней торговли СССР). В 1938 г. он совершил мужественный поступок – подал в ЦК ВКП(б) записку, в которой обосновал ложность обвинений, предъявленных командиру Московской Пролетарской дивизии Василию Морозову. Он дошел до секретаря ЦК ВКП(б) Андрея Андреева. В результате специально созданная комиссия сняла с Морозова все обвинения. Он вернулся в строй для дальнейшего прохождения службы.

Хотел бы подчеркнуть, что это были люди военного поколения, которые знали цену слова. Они строго хранили государственную и военную тайну, были предельно ответственными в своих заключениях. Но обсуждение событий предвоенного периода, «дела военных» было особым случаем. После ХХ (1956 г.) и XXII (1961 г.) съездов Коммунистической партии Советского Союза, выступлений на них первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева тема реп-рессий, в том числе в отношении военных, стала одной из наиболее обсуждаемых – как на партийных собраниях, в прессе, так и, что называется, в домашнем кругу. Вследствие этого открывалась возможность для ведения откровенных бесед по этому вопросу.

Еще одним источником, весьма важным для понимания событий предвоенного времени были беседы с военными историками, в первую очередь с Виктором Александровичем Анфиловым, полковником, доктором исторических наук, автором фундаментальных исследований по начальному периоду войны. С ним мы в течение ряда лет вместе работали на кафедре, которая вела преподавание истории СССР в МГИМО.

Конечно, наряду с оценками и свидетельствами конкретных людей, интерес представляют архивные материалы. Но, как сказал один из моих весьма информированных собеседников, «те, кто будут знакомиться с документами по «делу Тухачевского» испытают огромное разочарование. Документы того периода, как правило, лишь письменно закрепляли, «оформляли» уже принятые принципиальные политические решения в отношении того или иного лица».

ЗА ЧИСТОТУ РЯДОВ

Прежде всего, хотел бы обратить внимание на то обстоятельство, что политическая и военная элита нашей страны в 1930-е гг. была продуктом своего времени.

Партия большевиков захватила власть в 1917 г. в результате реализации сложного многоходового заговора (что немаловажно – с задействованием зарубежных политических и финансовых структур), подготовки и последующего осуществления государственного переворота.

Вся история большевизма – это бесконечная внутрипартийная борьба. Достаточно пролистать работы Владимира Ленина, чтобы понять, в какой степени заботила большевиков «чистота внутренних рядов» и сколь далеко они были готовы идти для «наведения порядка».

Сложившаяся в предреволюционный период борьбы за власть обстановка подозрительности, конспиративный характер многих аспектов политической и организационной работы «перекочевала» в дальнейшем и в советскую действительность. Однако после октября 1917 г. объективно изменилась сама ситуация. До революции разногласия касались, как правило, достаточно абстрактных, гипотетических вопросов, относящихся к не совсем ясному будущему. Теперь же речь шла о конкретной политике государства, развитии экономики, социальной сферы, военном деле.

При этом не все достаточно быстро осознали, что группировка во главе со Сталиным, вставшая у руля партии в середине 1920-х гг., рассматривала другие фракции в партии уже в качестве антигосударственных элементов. С вытекающими отсюда последствиями.

Помимо конкретных вопросов, ставших непосредственной причиной обострения внутриполитической ситуации в стране в конце 1930-х гг., была и более общая причина – «дисциплинирование», «выстраивание» в один ряд элитных групп, естественно, включая командиров Красной Армии. В условиях надвигавшейся войны этот процесс еще более ускорился и приобрел новые масштабы.

Группировка, поддерживавшая Иосифа Сталина, была искренне убеждена, что искоренение фракционности – первейшая предпосылка устойчивости государства в условиях подготовки и ведения будущей войны.

«СТАЛИНЦЫ» ПРОТИВ «ТРОЦКИСТОВ»

Ленин правильно спрогнозировал, между какими претендующими на власть фракциями в партии после революции пойдет основная борьба. Это были группировки Иосифа Сталина и Льва Троцкого. В определенной мере разделение произошло на тех, кто «делал революцию», находясь внутри России, и «заграничную» часть партии.

Сталинцы, редко покидавшие Россию, имели значительно более тесные связи с населением, в том числе в провинциальных центрах страны. Они в буквальном смысле «выстрадали» революцию.

Троцкисты в предреволюционный период приобрели хорошо отлаженные контакты с заграницей, политическими, деловыми и финансовыми кругами Запада. В ходе чисток 1930-х гг. эти связи в ряде случаев трактовались как «шпионские». В последующем, в 1950-1980 гг. при реабилитации «жертв культа личности» такого рода обвинения по существу отбрасывались без кого-либо изучения «фактуры» и априори рассматривались как «откровенно надуманные».

Однако на деле все было не так просто.

Троцкисты имели широкие и хорошо, доверительно отлаженные связи с социал-демократическими организациями. В свою очередь, социал-демократы, являясь составной частью политической элиты тогдашней Европы, в сложной, «грозовой» обстановке кануна и периода Первой мировой войны, а затем и в межвоенные годы все в большей степени оказывались вовлеченными в игры разведовательных и контрразведовательных сообществ. По этим каналам легко налаживались связи ряда наших «революционеров» со спецслужбами европейских государств. Поэтому у обвинений, которые звучали в ходе громких процессов 1930-х гг., была определенная основа. Что касается самого Троцкого, то его связи, в том числе и родственные, с влиятельными политическими, деловыми, финансовыми кругами стран Запада и их спецслужбами носили, можно сказать, системный характер.

Острота столкновений между «сталинцами» и «троцкистами» во многом была обусловлена тем обстоятельством, что внутренняя, «просталинская» группировка в партии оказалась обделена постами в первые послереволюционные годы.

Во власть после октября 1917 г. «рванули» профессиональные революционеры, много лет работавшие «во имя социалистического переустройства России» вдалеке от Родины, в благополучных странах Европы и Америки. Более того, кланы Троцкого и некоторых других представителей «победившего пролетариата» потянули за собой в состав формировавшихся властных и экономических структур России многочисленных родственников и партнеров из числа находившихся за рубежом. По оценкам, в период с октября 1917 по декабрь 1920 г. в страну вернулись более 24 тыс. человек, значительная часть которых заняла весьма хлебные, руководящие посты, в том числе в тыловых структурах армии. Примечательно, что одним из первых коррупционных скандалов в структурах молодой Советской власти стали злоупотребления в кооперативе политуправления Красной Армии, в котором важную роль играли такого рода элементы.

В дальнейшем, во второй половине 1920-х – начале 1930-х гг., в результате сложной борьбы инициатива постепенно перешла к группировке во главе со Сталиным, оттеснившей троцкистов и сочувствующих им элементов от власти.

Армейская же специфика заключалась в том, что в Вооруженных Силах этот процесс размежевания и вытеснения троцкистов практически не шел вплоть до начала 1937 г.

Между тем среди высших армейских руководителей было немало ставленников Троцкого, выдвинувшихся в тот период, когда именно он играл ведущую роль в формировании руководящих структур Красной Армии.

КРАХ «ВЫДВИЖЕНЦЕВ»

Многие помнили, что в 1924 г. Троцкий, пытаясь восстановить свои позиции в армии, усилено продвигал на ключевой пост начальника штаба РККА именно Михаила Николаевича Тухачевского.

Важным обстоятельством являлось и то, что в среде военных остался своего рода «разлом», вызванный первой массовой волной репрессий, которые троцкисты учинили на завершающем этапе Гражданской войны. Тогда на фронты, в наиболее крупные войсковые соединения и части по указанию Троцкого были направлены чрезвычайные «тройки», которые, как правило, под надуманными предлогами репрессировали значительную часть командного состава. В наибольшей мере пострадали командиры с непролетарским происхождением, как тогда говорили, «из бывших», то есть – военная интеллигенция, «военспецы», без вклада которых представить победу Красной Армии в Гражданской войне было бы просто невозможно.

Примечательно, что Троцкий, который в ходе Гражданской войны неоднократно защищал военспецов от необоснованных нападок, в дальнейшем, когда боевые действия завершились, переменил на 180 градусов свой подход. Теперь эти люди, как правило, имевшие свое собственное мнение, были уже не нужны, и от них было решено избавиться.

К сожалению, об этой кампании до сегодняшнего дня практически ничего не известно. И это не случайно.

Сталин и его окружение не поднимали этот вопрос, поскольку в начале 1920-х гг., в период репрессий Троцкого, сами они занимали выжидательную позицию, не ввязывались в события, полагая, что соотношение сил пока не в их пользу.

В дальнейшем, в 1950-1980-е гг., когда проводилась кампания реабилитации жертв 1937-1938 гг., о репрессиях двадцатых также умолчали, поскольку реабилитировали и тех людей, которые ранее осуществляли точно такие же неприемлемые и неправомерные действия в отношении своих вчерашних боевых товарищей – участников Гражданской войны.

В период с середины 1920-х – по середину 1930-х гг. ситуация в армии была в целом относительно стабильной. Возникавшие противоречия и трения носили главным образом профессиональный характер. Вместе с тем настороженность и недоверие между частью старших офицеров сохранялась. При этом каждый из высоких начальников старался иметь около себя как можно больше своих доверенных лиц. В результате создавался слой так называемых «выдвиженцев» – это была довольно значительная по численности группа командиров РККА, которые ассоциировали свое продвижение по служебной лестнице с этими руководителями. Такая система привела «выдвиженцев» к печальным последствиям, когда в 1937-1938 гг. специальные и политические органы стали составлять списки лиц, близких к участникам «заговора военных».

В 1935-1936 гг. ситуация в армии резко обострилась. Это было предопределено двумя факторами.

Первый – проведение политических процессов над троцкистами и представителями других оппозиционных течений. В их ходе была выявлена, хотя и не очень четко, связь заговорщиков с некоторыми высшими руководителями армии.

Второй фактор – проведенные в 1935-1936 гг. учения и военные игры, которые продемонстрировали недопустимо низкий уровень выучки войск в большинстве военных округов.

Особые нарекания вызвали слабые навыки использования техники именно в тех родах войск, которым предстояло сыграть ключевую роль в будущей войне с Германией – в танковых войсках, артиллерии, авиации.

Остро встал вопрос о выявлении и наказании виновных в срыве боевой подготовки в условиях, когда обстановка в Европе быстро деградировала в сторону начала масштабной войны.

Все это предопределило динамичное, можно сказать, «взрывное» разрастание конфликта между группировкой военных, исторически связанной с троцкистами, прочими оппозиционными элементами с одной стороны, и руководством страны, Сталиным – с другой. В результате кампания по «очищению» партийных и государственных структур была перенесена в армию.

В мае 1937 г. были арестованы Тухачевский, Якир, Уборевич, Эйдеман, Корк, Путна, Фельдман, Примаков, Сангурский. Появилось сообщение о самоубийстве Начальника Политуправления РККА Гамарника, который тоже был включен в список заговорщиков.

Основным из предъявленных обвинений была попытка заговора с целью свержения советской власти.

Тухачевский и другие обвиняемые дали признательные показания. В отличие от открытых процессов 1936-1937 гг. дело военных рассматривалось в закрытом порядке и было проведено в ускоренном режиме. Это впоследствии вызвало сомнения в том, что заговор действительно имел место.

ТАК БЫЛ ЛИ НА САМОМ ДЕЛЕ «ЗАГОВОР ВОЕННЫХ»?

Ситуацию можно резюмировать следующим образом. Тухачевкий, Якир и остальные пострадавшие военачальники в течение длительного времени составляли неформальную группу среди высшего командного состава РККА, которая была недовольна стилем руководства тогдашнего наркома обороны Ворошилова. По многим важным вопросам они имели альтернативную точку зрения, которую, в ряде случаев в обход Ворошилова, пытались довести до сведения Сталина с целью дискредитации наркома.

Имея в целом несколько более высокую профессиональную подготовку, чем Ворошилов и другие «верные сталинцы», оппозиционные военные деятели по ряду вопросов высказывали здравые мысли, но чаще всего они предлагали нереалистичные, авантюристичные проекты, мало увязанные с возможностями нашей промышленности.

Что касается воззрений Тухачевского, которые определенные силы усиленно расхваливали во времена перестройки, то на самом деле они отнюдь не представляли собой ничего выдающегося. Постулаты о роли танков в будущих сражениях, о маневренной войне, «войне моторов» и т.п. представляли собой фактически пересказ работ наиболее продвинутых немецких военных специалистов. Что касается различного рода «гениальных предвидений» развития событий в Европе и в мире, характера будущей войны, то они во многом были почерпнуты из вышедшей в 1934 г. в Варшаве книги «Будущая война», написанной выдающимся военным теоретиком, министром обороны Польши Владиславом Сикорским.

В целом предложения Тухачевского и его сподвижников вызывали по нарастающей все более негативную реакцию и раздражение Сталина и других руководителей партии и государства, что еще более накаляло обстановку в армейских верхах.

Попытки «аппаратно» устранить наркома Ворошилова и получить под своей контроль наркомат обороны не давали своих результатов. Наоборот, именно участники «группы Тухачевского», включая его самого, были понижены в должностях. У них возникли, в общем-то, совершено обоснованные подозрения, что волна разоблачений троцкистов и их пособников вот-вот затронет и их, армейских оппозиционеров.

Весной 1937 г. это привело Тухачевского и близких ему по духу высших военачальников к мысли о необходимости принятия более решительных, предметных и адресных превентивных действий и нанесения упреждающего удара по высшим властным структурам. Другими словами, стал складываться заговор.

Естественно, контрразведовательные и политические органы получали все новую информацию о переговорах «заговорщиков» на эту тему.

В апреле 1937 г. произошел еще один примечательный инцидент, который заставил Тухачевского нервничать и предпринимать отчаянные усилия для организации переворота.

Компетентными органами ему было рекомендовано не ехать в служебную командировку в Великобританию в составе официальной делегации СССР на церемонию инаугурации короля Георга VI. Ранее, в январе 1936 г., Тухачевский вместе с Литвиновым участвовали в похоронах английского короля Георга V, и эта миссия имела большой положительный резонанс в СССР и за рубежом.

Естественно, называлась подходящая причина такой рекомендации, но Тухачевского она, конечно, не убедила.

Он попытался ускорить формирование антисталинского выступления, но своего практического развития заговор так и не получил. И это было вполне закономерно.

Прежде всего, заговорщики (они сами это чувствовали) не могли рас-считывать на поддержку войск. Сколь-либо широкое антиправительственное, антисталинское выступление было исключено.

С другой стороны, информация о резкой активизации контактов между оппозиционерами в армии окончательно предопределила решение Сталина об их аресте.

Один из наиболее важных вопросов – насколько военные были связаны с троцкистским центром и зарубежными подрывными элементами.

Есть основания утверждать, что прямые связи с Троцким и его окружением Тухачевский и его сподвижники не поддерживали, опасаясь неизбежного разоблачения.

«Военная группировка» держалась «особняком», но она все же имела связи с высокопоставленными советскими и партийными работниками, такими как Розенгольц, Крестинский, Пятаков и др., разделявшими троцкистские убеждения. Это позволяло иметь представление о том, что происходит в стане оппозиции и какова может быть реакция стран Запада на «разборки» внутри советского руководства.

При этом функцию своего рода связных с «гражданской» оппозицией выполнял очень узкий круг военных – в основном это были Гамарник, Якир и сам Тухачевский.

В ходе расследований действий оппозиции были получены данные о том, что между гражданской и военной фракциями оппозиции с февраля 1935 г. был налажен обмен информацией с целью формирования общей платформы действий.

Помимо упомянутых в обвинительном заключении лиц, в ближайший круг заговорщиков входило еще порядка 70-80 командиров и политработников РККА, которым они доверяли отдельные поручения политического характера. Этим, собственно, и ограничивался заговор.

Имеются различные оценки общего числа командиров и политработников Красной Армии, репрессированных в 1937-1938 гг. Приведем данные, которые представляются наиболее достоверными.

Общее число уволенных из армии в 1937-1938 гг. превышало 25 тыс. человек (не считая прикомандированных к другим госструктурам). Примерно четверть из них впоследствии были восстановлены в рядах Вооруженных Сил (как правило, с понижением в должности).

Что касается примерно 9 тыс. армейских командиров и политработников (также – без учета прикомандированных к другим госорганам), которые были репрессированы, то лишь к полутора-двум тысячам из них имелись реальные претензии (слабая профессиональная выучка, финансовые нарушения, грубость с подчиненными, проявления барства, пьянство и т.п.) Почти все другие, следует признать, стали жертвами широкой и плохо просчитанной кампании, развязанной в связи с разоблачением Тухачевского и его группы.

В силу этого обстоятельства восприятие чистки 1937-1938 годов в армии было в целом безусловно негативным.

Коснемся еще ряда вопросов, традиционно представляющих повышенный интерес.

Один из них – характер связей Тухачевского и его окружения с военными кругами Германии.

Как представляется, здесь особого «криминала» не было, связи с немцами были обусловлены тесным сотрудничеством двух стран, которое началось в 1920-е гг. в условиях блокады СССР со стороны большинства западных государств. Что касается обвинений в отношении несанкционированных контактов военной оппозиции с представителями вермахта, то реальной основы они под собой не имели.

Тем более нет оснований в пользу гипотезы ряда историков о якобы существовавших связях между «мятежными военачальниками» РККА и такими же оппозиционными элементами внутри вермахта.

Еще один интересный вопрос – имели ли на самом деле немцы компромат на Тухачевского и как они его использовали?

Как представляется, нельзя исключать версию о том, что с Тухачевским велась предметная работа немецкими спецслужбами в период его нахождения в плену в лагере Ингольштадт, известным именно своим «особым статусом» и близостью к разведсообществу Германии.

Вполне возможно, определенный компромат на Тухачевского и имелся, но судя по всему, немцы так и не пустили его в ход, скорее всего, из опасений дискредитации высокого советского военного и политического деятеля, который считался твердым сторонником укрепления сотрудничества с Германией.

И, наконец, попробуем ответить на вопрос о том, в какой мере чистки повлияли на боеспособность РККА?

ЦЕНА ЧИСТОК ОКАЗАЛОСЬ СЛИШКОМ ВЫСОКА

Если брать высший слой арестованных – самих фигурантов группы Тухачевского, то их устранение с высоких армейских постов накануне войны имело скорее положительное значение.

Все они были выдвиженцами периода Гражданской войны – внутригосударственного конфликта, в ходе которого ими была проявлена личная храбрость и «преданность идее». Но, как показали плачевные результаты «похода на Варшаву», при столкновении с регулярной европейской армией многие из них выглядели достаточно бледно.

Практически у каждого из вышеуказанных военачальников к моменту ареста сложился тяжелый комплекс обиды на политическое руководство страны. Их связи с правыми отражали «системное» недовольство сформировавшимся социалистическим укладом в стране.

Какую модель развития страны могла взять за основу в случае прихода к власти военная часть оппозиции?

Был ли заговор Тухачевского?
Стоят: Буденный, Блюхер. Сидят: Тухачевский, Ворошилов, Егоров. Из первой пятерки сталинских маршалов чистку пережили двое

Скорее всего, эта модель была бы в наибольшей степени похожа на режим Пилсудского в соседней Польше. Произошло бы перерождение жесткой централизованной модели сталинского социализма в централизованную военно-олигархическую модель буржуазного государства. С таким строем сложно было бы рассчитывать на победу в войне с фашисткой Германией

Что касается репрессий в отношении указанной выше большой группы командиров Красной Армии, фактически никак не связанных с заговорщиками, то эти меры, безусловно, отрицательно сказались на боевом духе и готовности войск к отражению нападения на нашу страну.

Необходимо признать, что издержки чистки армии от троцкистских и иных оппозиционных элементов были неприемлемо высоки.

Преодолевать тяжелые последствия этой кампании нашей армии пришлось уже в ходе войны. Конечно, негативные итоги первого периода войны были предопределены далеко не только этим фактором – сказалась незавершенность и несовершенство всей программы подготовки страны и Вооруженных Сил к отпору агрессору.

Вместе с тем определенный интерес представляет мнение Виктора Анфилова как одного из ведущих специалистов по начальному периоду войны. Он утверждал, что сохранение в рядах армии нескольких тысяч подготовленных командиров среднего и низшего звена могло серьезно повлиять на обстановку на фронтах. По его оценке, Красная Армия имела бы шанс закрепиться на рубежах по линии – река Днепр и далее на север и предотвратить сдачу врагу обширных районов страны.

Резюмируя, можно отметить, что «заговор военных» во главе с маршалом Тухачевским действительно имел место. Но он находился на самой начальной стадии своего организационного оформления. Шансов на успех у заговорщиков не было.

Специфика ситуации заключался в том, что разгром небольшой группы оппозиционеров повлек за собой лавинообразную кампанию по «чистке рядов» армии, массовые необоснованные репрессии среди командного состава РККА. В силу этого события 1937-1938 гг. останутся в нашей памяти главным образом как трагические страницы отечественной истории.

Андрей Глебович БАКЛАНОВ – заместитель председателя Ассоциации российских дипломатов, действительный государственный советник Российской Федерации 1-го класса

11 мая 1937 года «Правда» опубликовала - вместе с «Известиями», «Красной звездой», рядом других центральных газет - сообщение «В Наркомате обороны». В нем извещалось о создании военных советов при командующих военными округами, а также о важных перемещениях в высшем начсоставе Красной Армии. Командующего войсками Киевского военного округа ИЗ. Якира переместили на ту же должность в Ленинградский, И. Ф. Федько из Приморской группы ОК-ДВА в Киевский, П. Е. Дыбенко из Приволжского в Сибирский. Одновременно был смещен с должности замнаркома М. Н. Тухачевский, направленный командующим войсками Приволжского военного округа, а на его место в НКО назначен Б. М. Шапошников, до того командующий войсками Ленинградского военного округа. В последних двух перемещениях и крылась суть данных кадровых решений: они проводились только с одной целью - понижение Тухачевского в должности, отправка его из столицы в далекий провинциальный город.

Но не менее важной была и первая часть сообщения, по которой восстанавливался жесткий партийный контроль над начсоставом армии. Ведь отныне не только командующие войсками округов должны были все свои решения согласовывать с политработниками. «В отмену существующего порядка», в дополнение к структуре уже действовавших политуправлений и политотделов, подчинявшихся Политическому управлению РККА, на деле являвшемуся отделом ЦКВКП(б), воссоздавался и отмененный в конце декабря 1934 г. институт военных комиссаров - «во всех войсковых частях, начиная с полка и выше, и в учреждениях НКО».

Разумеется, оба эти решения были подготовлены и приняты отнюдь не Ворошиловым единолично, а всем узким руководством СССР. О военных советах и восстановлении института военных комиссаров - 8 мая, когда у Сталина в его кремлевском кабинете присутствовали Молотов, Ворошилов, Каганович, Ежов. О перемещении командующих войсками военных округов и понижении Тухачевского в должности - 10 мая, опять же у Сталина, на заседании с участием Молотова, Ворошилова, Кагановича, Ежова, Чубаря и Микояна. В заседаниях принимали участие члены ПБ и комиссий ПБ, образованных 14 апреля.

Характер решений свидетельствовал о неожиданно появившемся сомнении в безусловной лояльности высшего начсостава армии. Ну а такую настороженность, как можно предполагать с большой долей уверенности, должна была породить некая важная информация Ежова.

Ежов мог напомнить о том, что В. М. Примаков и В. К. Путна еще в августе 1935 г. признали себя участниками боевой группы троцкистско-зиновьевской организации; М. И. Гай, Г. Е. Прокофьев и З. И. Волович дали в апреле 1937 г. показания о связях Ягоды с М. Н. Тухачевским, А. И. Корком, Б. М. Шапошниковым и другими; А. С. Енукидзе и Р.А Петерсон взяли на себя и организацию, и руководство подготовкой переворота. Ежов мог указать и на нечто объединяющее не только арестованных, но и тех подозреваемых из числа высших военачальников, которые пока еще находились на свободе. Таким же общим для них являлась служба в РККА под непосредственным командованием Л. Д. Троцкого.

Так, в 1920 г., когда шла советско-польская война, в прямом подчинении у Троцкого находились командующий Западным фронтом Тухачевский и член реввоенсовета фронта И. Т. Смилга, впоследствии видный сторонник Троцкого. Непосредственно подчинялись Тухачевскому троцкист Г. Л. Пятаков - командующий 15-й армией, сторонники Зиновьева М. М. Лашевич и Г. Е. Евдокимов, последовательно командовавшие 7-й армией, В. К. Путна - командир 27-й стрелковой дивизии.

Кроме того, определенные подозрения Ежова вызвало поведение ряда советских военных, находившихся в Испании во время Каталонского путча. Так, например, в Барселоне в те дни как генеральный консул СССР находился не кто иной, как В. А. Антонов-Овсеенко, который вместе с Троцким возглавлял, по сути, Красную Армию, находясь на должности начальника Политуправления РККА с августа 1922-го по январь 1924 г. Сталин не только вспомнил о нем в заключительном слове на XIII партконференции, но еще и сообщил, что тот «прислал в ЦК и ЦКК совершенно неприличное по тону и абсолютно недопустимое по содержанию письмо с угрозой по адресу ЦК и ЦКК призвать к порядку «зарвавшихся вождей»».

Действительно, письмо, написанное Антоновым-Овсеенко 27 декабря 1923 г. в защиту Троцкого и упоминавшее из «вождей» только Сталина, было откровенно ультимативным. Мало того, оно сохраняло необычайную злободневность даже тринадцать с половиной лет спустя. Ведь в нем, в частности, говорилось: «…Партию и всю страну вместо серьезного разбора серьезных вопросов кормят личными нападками, заподозреваниями, желчной клеветой, и этот метод возводят в систему, как будто в сем и состоит широко возвещенный новый курс. Ясно, к чему это ведет. К глубочайшей деморализации и партии, и армии, и рабочих масс и к подрыву влияния нашей партии в Коминтерне, к ослаблению твердости и выдержанности линии Коминтерна… Знаю, что этот мой предостерегающий голос на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведет ни малейшего впечатления. Но знайте - этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность интересам партии, в целом интересам коммунистической революции… и их голос когда-либо призовет к порядку зазнавшихся «вождей», так, что они его услышат, даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту».

О такой - нет, даже не филиппике, а прямой угрозе - Ежов непременно должен был знать с того самого дня, как возглавил КПК, или в крайнем случае, когда начал писать свой теоретический труд об оппозиции, и прежде всего о троцкистской оппозиции. Ежов вполне мог связать Антонова-Овсеенко и с Каталонским путчем, и с теми показаниями, которые уже имелись у НКВД против Тухачевского и других пребывающих во главе армии военачальников.

Наконец, настораживали Ежова и такие факты биографий высшего начсостава РККА, которые могли свидетельствовать о связях некоторых военных с рейхсвером или даже с германским нацизмом. Ведь для узкого руководства не являлось секретом, что в 1928–1929 гг. командарм 1 ранга, тогда командующий Украинским военным округом ИЗ. Якир, комкоры Ж. Д. Зонберг, Р. Я. Лонгва учились в германской военной академии. Там же курс, но уже в 1931 г., прошли командующие Белорусским военным округом А. И. Егоров, Средне-Азиатским - П. Е. Дыбенко, Северо-Кавказским - И. П. Белов. В 1931–1933 гг. учились в Германии командующий Закавказским военным округом М. К. Левандовский, помощник командующего Украинским военным округом И. Н. Дубовой, начальник штаба Ленинградского военного округа С. П. Урицкий, командир 13-го стрелкового корпуса В. М. Примаков.

И все же как в апреле, так и в первой половине мая 1937 года Ежов не смог еще получить достаточно весомые доказательства существования военно-политического заговора, которые убедили бы узкое руководство. Даже очередной допрос Ягоды не принес желаемого. 13 мая он заявил своим следователям, Когану и Ларнеру, и без того хорошо им известное: летом 1936 г. «в протоколах следствия по делу троцкистской организации уже появились первые данные о наличии военной группы троцкистов в составе Шмидта, Зюка, Примакова и других. Вскоре я вынужден был пойти на аресты. Сначала, кажется, Шмидта, Зюка, а в дальнейшем и самого Примакова». Но такие показания доказывали лишь одно: если заговор в НКО и существовал, Ягода о нем ничего не знал, что весьма сомнительно.

Естественно, эти показания никак не могли удовлетворить Ежова. Потому-то 12 мая был арестован начальник Военной академии имени Фрунзе командарм 2-го ранга А. И. Корк, а 15 мая - временно не имевший должности комкор Б. М. Фельдман. Оба - на основании показаний М. Е. Медведева, арестованного ранее. Ну а тот еще 8 мая признал свое участие в троцкистской военной организации, возглавляемой Фельдманом, а уже через два дня, 10 мая, Медведев назвал и другие фамилии - Тухачевского как «возможного кандидата в диктаторы», Якира, Путну, Примакова и Корка.

19 мая очередные показания дал Ягода: «Корк являлся участником заговора правых, но имел самостоятельную, свою группу среди военных, которая объединяла и троцкистов. Я знаю, что помощник Корка по командованию Московским военным округом Горбачев тоже являлся участником заговора, хотя он и троцкист… Я знаю, что были и другие военные, участники заговора (Примаков, Путна, Шмидт и др.), но это стало мне известно значительно позже, уже по материалам следствия или от Воловича (о Примакове). Я хочу здесь заявить, что в конце 1933 г. Енукидзе в одной из бесед говорил о Тухачевском как о человеке, на которого они ориентируются и который будет с ними».

21 мая были арестованы начальник управления боевой подготовки РККА комкор К. А. Чайковский и начальник управления связи РККА комкор Р. В. Лонгва. 22 мая - маршал, кандидат в члены ЦК М. Н. Тухачевский и председатель Центрального совета ОСОАВИАХИМа комкор Р. П. Эйдеман. 25 мая - начальник военных сообщений РККА комкор Э. Ф. Аппога. 27 мая - начальник артиллерийского управления РККА комкор Н. А. Ефимов. 28 мая - командарм 1-го ранга член ЦК ИЗ. Якир. 29 мая - командарм 1-го ранга, кандидат в члены ЦК И. П. Уборевич. 31 мая у себя дома застрелился, вполне возможно, ожидая ареста, армейский комиссар 1-го ранга, член ЦКЯ.Б. Гамарник. Помимо них было арестовано еще около 50 военнослужащих.

Подобные чистки нуждались в объяснении, и такое объяснение было дано на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны, проходившем с 1 по 4 июня 1937 г. Дано оно было самим Сталиным.

Начал он с объяснения того, что же, по его мнению, представлял собой заговор, названный и в НКВД, и в докладе наркома обороны «военно-политическим». Основное внимание Сталин сосредоточил на второй составляющей названия, сразу же сделав ее главной. Политическими руководителями заговора он назвал прежде всего находившегося в далекой Мексике Троцкого и уже арестованных Бухарина и Рыкова. Только потом он назвал других руководителей: «Ягода, Тухачевский по военной линии, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник - 13 человек». Заговор, сказал далее Сталин, «они организуют через Енукидзе, через Горбачева, Егорова, который тогда был начальником Школы (имени) ВЦИК, а Школа стояла в Кремле, Петерсона. Им говорят - организуйте группу, которая должна арестовать правительство…» Потом Сталин повторит то же еще несколько раз: «хотят арестовать правительство в Кремле»; они полагали, что «Кремль у нас в руках, так как Петерсон с нами, Московский округ - Корк и Горбачев - тоже у нас… И многие слабые, нестойкие люди думали, что это дело решенное. Этак прозеваешь, за это время арестуют правительство, захватят московский гарнизон и всякая такая штука, а ты останешься на мели. Точно так рассуждает в своих показаниях Петерсон. Он разводит руками и говорит: «Это дело реальное»; «они хотели захватить Кремль… хотели обмануть Школу (имени) ВЦИК…»». Так перед участниками расширенного заседания Военного совета возникла более чем реальная картина подготовленного, но так и не состоявшегося государственного переворота.

Кроме того, Сталин упомянул и о двурушничестве военных - ведь они изменили родине, выдавали врагу важные военные сведения. «Уборевич, особенно Якир, Тухачевский занимались систематической информацией немецкого генерального штаба»; «Якир систематически информировал немецкий штаб»; Тухачевский «оперативный план наш, оперативный план - наше святое святых, передал немецкому рейхсверу».

Говоря о военачальниках, Сталин бросил в зал фразу: «Хотели из СССР сделать вторую Испанию». Для тех дней общий смысл ее был понятен каждому: в самую последнюю минуту был предотвращен военный мятеж. Но мятеж какого рода - франкистского? Вряд ли. Уж скорее всего, ограниченного масштаба, типа барселонского. Ведь большинство тех, кого упомянули и Ворошилов, и Сталин, служили либо в Московском военном округе, либо в Наркомате обороны, то есть опять же в Москве.

И тут приходится вновь вспомнить о старом, 1923 г., письме В. А. Антонова-Овсеенко, о котором Сталин вряд ли когда-либо забывал. В нем содержалась открытая угроза двинуть войска против ПБ и ЦКК, что в новых условиях выглядело бы именно как путч войск Московского военного округа, московского и кремлевского гарнизонов с единственной, уже открыто и однозначно названной целью - ареста узкого руководства во главе со Сталиным.

1 июня 1937 года «Правда» поместила короткое сообщение: «Бывший член ЦК ВКП(б) Я. Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством». А десять дней спустя появилась главная информация под обычным для таких случаев заголовком «В прокуратуре СССР»: «Дело арестованных органами НКВД в разное время Тухачевского М. Н., Якира И. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. М., Примакова В. М. и Путна В. К. рассмотрением закончено и передано в суд.

Указанные выше арестованные обвиняются в нарушении воинского долга (присяги), измене родине, измене народам СССР, измене Рабоче-крестьянской Красной Армии. Следственным материалом установлено участие обвиняемых, а также покончившего самоубийством Гамарника Я. Б. в антигосударственных связях с руководящими кругами одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР. Находясь на службе у военной разведки этого государства, обвиняемые систематически доставляли военным органам этого государства шпионские сведения о состоянии Красной Армии, вели вредительскую работу по ослаблению мощи Красной Армии, пытались подготовить на случай военного нападения на СССР поражение Красной армии и имели своей целью содействовать восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов.

Все обвиняемые в предъявляемых им обвинениях признали себя виновными полностью. Рассмотрение этого дела будет проходить сегодня, 11 июня, в закрытом судебном заседании Специального судебного присутствия Верховного суда СССР».

На следующий день, но уже под заголовком «В Верховном суде СССР», появилось второе официальное сообщение: «По оглашении обвинительного заключения на вопрос председательствующего тов. Ульриха, признают ли подсудимые себя виновными в предъявленных им обвинениях, все подсудимые признали себя виновными в указанных выше преступлениях полностью… Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР всех подсудимых… признало виновными в нарушении воинского долга (присяги), измене Рабоче-крестьянской Красной Армии, измене родине и постановило: всех подсудимых лишить воинских званий, подсудимого Тухачевского - звания маршала Советского Союза, и приговорить всех к высшей мере уголовного наказания - расстрелу».

Наконец, 13 июня, теперь уже под рубрикой «Хроника», читателей уведомили: «Вчера, 12 июня, приведен в исполнение приговор Специального судебного присутствия в отношении осужденных к высшей мере уголовного наказания - Тухачевского М. Н., Якира ИЗ., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. М., Примакова В. М. и Путна В. К.».